* * *

Она не спала ночами,
Слушала Кематорий,
Любила креветки с лимоном
И вишню зимой.
Она пожимала плечами,
Расписывалась кровью,
Не любила одеколоны
И летний зной.
Она гуляла по крышам,
Смотрела в небо,
Говорила с Большой Медведицей
И полной луной.
Она не хотела тише,
Бросалась хлебом,
Привыкла к слову "не верится"
И быть одной.
На критику обижалась,
Не верила комплиментам,
Терпеть не могла охоту
И воронье.
Она не любила жалость
И важные континенты,
Любила весну, а кто-то
Любил ее.

Люблю

Люблю... сказала и испугалась
И закрылась на все замки
И приказала себе "молчи!".

Светлая, чистая, возвышенная...
Слово само какое - <любовь>!
Ни черта! Кричит душа не услышанная,
Избитая рифма - с любви и на кровь.

Люблю... сказала и испугалась.
И запуталась, и решила что проще порвать.
Приказала "молчи!", а душа продолжала орать.

Больно, больно. Боль - привычное слово.
И все же не верила, и пустоту отвергала.
Да только однажды сердце сказало "готово".
Может быть просто сегодня душа устала?

Люблю? Спросила и испугалась.
Испугалась не услышать ответ.
Испугалась щемящего "нет".

Люблю... открываю замки, умоляю,
Приказываю себе "кричи!"
И замираю.
И страшно услышать ответ.
Нет?

На крыше

Деревья внизу сливаются в океан
Зеленые волны манят окунуться, но ветер
Меня убеждает не прыгать в прекрасный капкан,
А солнечный луч уже крепко пришил меня к лету.
Июнь не для мыслей о смерти, он красочно пуст.
В нем хочется жить без анализа слова и чувства.
А если и боль, то похожа на светлую грусть,
А если любовь, то похожа на призрак от грусти.
Ленивые крыши домов улыбаются небу,
Вздремнув на часок, облака продолжают свой путь,
А солнечный луч уже крепко пришил меня к лету
И ласковый ветер не даст на краю мне уснуть.

Последняя любовь старого волка

Брат одиночества, стой!
Что ж ты летишь из стаи?
Скоро уж на покой,
Станет ли жизнь другая?
Станет светлее шерсть?
Морда собачьей станет?
Где же былая жесть
Старшего этой стаи?
Воет волчица в лесу,
Мерзнут твои волчата.
Что ж не гоняешь лису,
Хитрого рыжего брата?
Белого зайца не рвешь,
Ставя вдовой зайчиху.
Что ж ты летишь на нож
Брюхом своим пробитым.
Там за большой сосной
Женщина ствол поднимет.
Плачь, старый хищник, вой:
Волка за пса не примет.
Скрасится в красный шерсть,
Псом старый зверь залает,
Взвоет былая жесть
Старшего этой стаи.
Брат одиночества, стой!
Что ж ты летишь из стаи?
Скоро уж на покой,
Станет ли смерть другая?

* * *

Я не сплю по ночам,
Ночь открывает глаза.
Ночь обнажает душу,
Но боль наготы под луной сладка.
Ночью трудно разрушить
Ясность воздуха, ясность сердца.
Ночью верится в чистые небеса,
Наполненные лишь тихим стуком.
Горьким стуком моих килогерцев,
Попадающих в такт со стуком часов.
Ночью так хочется отогреться,
Растопить серый иний дней.
Ночь избавляет от оков,
Под луною боль не страшна,
Поцеловать бы ее покрепче
И всем существом ощущать сильней.

Я не сплю по ночам.
Я говорю с ночью.
Со старой подругой своей говорю по душам.
Закрываю глаза и ее словами пророчу.
Пророчу то, что солнцу уже не убрать.
Ночь открывает глаза,
Ночь заставляет слушать,
Ночь настойиво шепчет в уши...
Разве можно в такие минуты спать?

На перроне

Колеса стучат по сердцу.
И стены груди прорвав
Прощальные килогерцы
Рассыплются на перроне.
Печальные килогерцы-
Я, руки до боли сжав,
Услышу другое сердце
Во мчавшемся прочь вагоне.
Колеса стучат. По небу
Крадется слепой закат.
Февральские слезы снега
Стекут по разбитым рельсам.
По мокрым, печальным рельсам-
Сольются деревья в ряд.
Колеса стучат по небу!
Состав разрезает сердце!

Колеса стучат по сердцу.
И стены груди прорвав
Последние килогерцы
Останутся на перроне.
Печальные килогерцы-
Я, руки до боли сжав,
Бегу за знакомым сердцем,
Стучащем в ночном вагоне.

* * *

Мы прощались два раза.
Ужели Бог троицу любит?
Мы прощались два раза.
Сейчас бы разок повидать.
Столь избитая фраза,
Но кто меня в этом осудит.
Мы прощались два раза.
Ужели простимся опять?
Ты мне снишься две ночи,
На третью я выпущу пулю.
Как из клетки на волю
Пущу разогретый свинец.
Ты мне снишься две ночи,
Два утра иконку целую:
"Коль не хочешь дать счастья,
Так дай моей жизни конец!".
Я пишу две недели,
Быть может на третью родится.
Две недели сжигаю бумагу
Обрывками фраз.
Я пишу две недели о том,
Как о землю разбиться.
Как за миг позабыть
Еще свежий прощания час.
Мы прощались два раза,
Ужели Бог троицу любит?
Мы прощались два раза.
Сейчас бы разок повидать.
Столь избитая фраза,
Но кто меня в этом осудит?
Мы прощались два раза.
Ужели простимся опять?

Прогулка под дождем

Гулять под дождем -
Что плакать навзрыд.
О горе чужом
Душа не болит.
Прохожего боль
Ложится у ног.
Гулять под дождем - 
Занятие впрок.
Гулять под дождем -
Что исповедь в мрак.
Прошедшую ночь 
Сжимаю в кулак.
Под ливнем беда
Сотрется как пыль.
Душа без зонта
Бредет сквозь пустырь.

* * *

Строчка за строчкою - рвется бумага,
Нота за нотой - захлопнута крышка.
В белый листок как в ложбинку оврага:
"Здравствуй, малышка".
Пачка за пачкой - в огонь сигареты,
Снимок за снимком - разорвана пленка.
Белый листок как обертка конфеты:
"Здравствуй, Аленка".
Капля за каплей - разрезано небо
Белой полоской от края до края.
В белый листок как в прошедшее лето:
"Здравствуй, родная".

Миля за милей - долой расстоянье.
Мчится листок вольным ветром гонимый.
Полуотчаянье-полупризнанье:
"Где ты, любимый?"

Моя милая смерть

Моя милая смерть, не грусти.
Что грустить, когда день на исходе.
Моя милая смерть, опусти
Свои руки в пылающей робе.
Твоя воля – шагала бы прочь.
Ты, родная, устала до боли.
Уже поздно, совсем уже ночь.
Так доколе работать, доколе?
Вот напротив диван, отдохни.
Если хочешь, свари себе чаю.
Моя милая смерть, не грусти.
Я тебя, как и прежде, прощаю.

Еве

На берегу реки, при злой луне,
Где время водопадом с неба льется.
Сидят две девочки. Сидят спиной к спине.
Темней, чем ночь и ярче света солнца.
Одна вовек не поднимала глаз,
Глаза другой все время лезут в душу.
Одна жила мгновение за час,
Другая – каждое мгновенье руша.
Два юных бога в мире, полном лжи,
Где все вокруг с рождения слепые,
Они рисуют мелом миражи – 
На белом небе пятна голубые…

. . .

На берегу реки, при свете звезд,
Где солнце и луна навеки в ссоре,
Где плачут облака под смехом гроз,
Сидят две девочки. А между ними - горе.

* * *

Резать вены - лишь слабых удел.
Сильных право - судьбы не наруша,
Не наруша расслабленность тел,
Резать души.

* * *

Возвращаясь к новому черному,
Напиваюсь горечью осени.
Хохочу небосклону томному,
Размахивая копной проседи.
Я наверно с ума сошедшая.
С человечьего, словно с поезда.
Перегнавшая, перелезшая 
С шумной лирики к вечной повести.
Возвращаясь к новому белому,
Напиваюсь серостью праздников.
Недослушала, недоделала
И вперед - искать себе странников.
Я наверно с ума сошедшая,
С демонического, со станции.
Перегнавшая, перелезшая,
Вечный бег разбавляю танцами.

Возвращаясь к прожитой истине,
Напиваюсь памятью пряною.
Двоедушье скрывая листьями,
Хохочу звездопаду, пьяная.

Королева устала

Королева устала.
Корона из злого свинца
Покатилась по полу.
Королева устала
Плести золотые грехи.
Королева устала.
В пустынном безмолвии зала
Сорвала черный жемчуг
С белеющей нити руки.

Первый враг и министр
Рыдал над покинутым троном,
Звонким эхом по замку летал
Звук последних шагов.
Королева устала
Быть мнимо-великим законом,
Разодетым шутом
В королевстве больших дураков.
Не сломается трон,
Не погибнет ее королевство,
Час-другой и на место
Посадят другого шута.
Будет кто-то другой
Выступать с золотого насеста.
Исполнять пресвященную роль
Топора и щита.
Ей дорога одна -
На коня, через лес, через поле,
Там где ветер рисует узоры
Пожухшей листвой.
Там где в низенький дом
Не проникнет липучее горе,
Где на старой кровати
Однажды настигнет покой.
Мчись, моя королева,
К заветной свободе желаний!
Пусть твой огненный конь
Никогда не собьется с пути.
Мчись, моя королева,
Мчись новой дорогой скитаний.
Пусть хотя бы последние дни
Твои будут тихи.
Королева устала.
Корона из злого свинца
Покатилась по полу.
Королева устала
Плести золотые грехи.
Королева устала.
В пустынном безмолвии зала
Сорвала черный жемчуг
С белеющей нити руки.

* * *

Теплым светом баюкала тьма,
Темной болью испытывал свет.
В черно-белую клетку тюрьма,
В черно-белые полосы бед.

* * *

Кровь-то цыганская,
Что мне земные разлуки!
Кровь-то цыганская,
Что мне земные грехи!
Мне не заламывать в горести
Хрупкие руки.
Не посвящать расставанью
Пустые стихи.
Кровь-то цыганская!
- Звонко смеются браслеты -
Что мне до счастья степного,
Размеренных дней.
Вам, а не мне соблюдать
Золотые заветы.
Вам, а не мне превращать
В пастухов королей.

* * *

...Пойти слоняться с кем-нибудь по дворам,

Опоздать к ужину,

Плакать в каком-то такси на большую луну,

Улыбаясь криво.

А потом, разобрав свой бедлам,

Выпить таблеток дюжину

И проснуться, не нужной уже никому,

Но почти счастливой...

* * *

Что-то вдруг сорвалося у сердца где-то,

Пролилось, словно первый ливень.

Где же холод, железное мое кредо

Оставаться до боли сильной?

Я задернула шторы, задула свечу,

Застудив чей-то смех в придачу.

Отчего по ушедшему палачу

Я сегодня так горько плачу?

Не пою, не кричу, не срываю струн, -

Что тревожить ночную подругу -

Я сегодня - молчанье двух карих лун.

Я сегодня - сон вещий в руку.

Свою гордость ловлю уголками губ,

Старый плед согреваю плечами.

Гавриил замолчал. Не услышать труб

Даже тем_ кто_не_спит ночами.

* * *

Башлачевское кровоточие

Затерялось в пустом полугодии.

Танцы в небе - вдвоем - полуночные

Превратились в дневной монолог.

Мы друг другу судьбу напророчили -

Наши ангелы рады, убогие.

Только слово несказанно-точное

Превратилось в взведенный курок.

* * *

Малыш, по ком ты плачешь

И где твой карниз?

Затягиваясь сигаретой,

Глядишь вниз.

Видишь, стайка земных

Пускает фейверк -

Затягиваясь слюною,

Плюют вверх.

Что им до неба?

А мы-то к нему близки?

Зачем день за днем

В дождь опять превращаем плевки?

Зачем ночь за ночью

Ждем прогоревших лир?

Затягиваясь закатом,

Поем в мир.

* * *

Опять погашу в своем ухе напрасный зуммер,

Опять не засну на закате кроваво-спелом,

В тысячный раз объявлю себе "демон умер"

И в тысячный раз отвечу "а был ли демон?"